В храм Тира – для проведения какого-то ритуала – Нейлат должна была пойти вечером.

По возвращении она проспала буквально на руках у Касавира часа три, если не больше.

Встала разбитой, с дикой головной болью и температурой, опять выпила кофе, покурила, попыталась поесть – бесполезно, в горло ничего не лезло. Потом опять пошла спать.

- Ей так плохо? – вдруг спросила у Касавира Кара, провожая взглядом уходящую из общей залы «Фляги» Нейлат.

- А?.. – паладин повернул к ней голову. – Извини, не заметил тебя… да, она уже как неделю болеет…

- Понятно, - колдунья села напротив него, поджав под себя ногу. – Обидно, что вот так с судом получилось. Я так и думала, что Сэнд всех подведет.

В какой-то мере за Карой ему было несколько… забавно наблюдать – и неприязни она не вызывала. Девочка была резковатая, пусть немного неуравновешенная, но искренняя – если кто-то направил бы ее энергию в нужное русло, в итоге получился бы хороший боец. Материал был, только работать с ним некому.

- Ней то же самое говорила… 

Колдунья с живым интересом посмотрела на паладина. 

- Да? Почему-то мне кажется, что Сэнд вам обоим не нравится.

Он безрадостно улыбнулся краешком рта в ответ.

- Ну… есть такое.

- А ты все-таки не такой зануда, как кажется на первый взгляд.

Касавир косо глянул на девчонку.

- Неужели? 

- Ага, - беспечно ответила та. - Мне все равно не нравится, что вы с Нейлат иногда делаете, но хотя бы не учите никого жить. 

Паладин и уже собирался ответить что-то вроде того, что жизни учить бесполезно и опыт – это всегда и везде такая хитровыебаная штука, которая появляется сразу после того, как была нужна.

В этот момент в таверну, заметно шатаясь, ввалился пьяный в дым Бишоп в окружении двух проституток. Не мог что ли так и остаться в борделе, или его и оттуда выгнали?

- Эй… - его взгляд упал на Касавира и Кару. – Вот… кавсехгда… сидят тут… это… ты! Дай эля!..

- Можно я в него кину файерболом? – ровно спросила Кара.

Касавир бегло оглядел таверну в поисках Дункана. Эльфа не было, Сэла и посетителей тоже. Значит, можно сделать небольшую гадость в собственное удовольствие.

Паладин паскудно улыбнулся.

- Конечно, особенно в Бишопа. Только смотри, чтобы ничего не загорелось.

- Ну ладно! – Кара резко выбросила вперед руку, с ее кончиков пальцев сорвалось три небольших огненных сгустка. Те врезались в следопыта и его подружек. Девки истошно завизжали, сбивая с одежды пламя. Бишоп упал, перекатился, сбил один из стульев и опрокинул на себя со стола кувшин с вином.

Касавир добавил общему безобразию завершенности, шарахнув всю троицу напоследок электрическим разрядом.

Нейлат сидела перед статуей. Холодный пол, удушливо-сладковатый запах церковных благовоний… мерзко. Обстановка давила. В промокшей под дождем одежде было холодно.

Нейлат теперь напрочь запуталась в том, что вообще надо было делать, и был ли какой-то другой выход. И что она в итоге выбрала. Она могла отказаться от помощи Сэнда, но тогда бы вообще не могла говорить на суде. Ситуация теперь почему-то казалась безвыходной и с единственно возможным вариантом исхода – проигрыш. Но если она сама расписывается в собственном бессилии – выходит, что она слабая. Сдалась и сломалась.

«Хватит ныть».

Только происходящее все равно наваливалось слишком сильно. И слишком сильно цепляло. Не думать о произошедшем вообще - больно, держать все в себе – больно, пытаться разобраться… она и так во всем запуталась.

Только после таких мыслей она себя саму презирала. И в самой же себе путалась.

Ощущение собственной слабости было противно - и до слез. Она плакала не от боли, ее как будто тошнило слезами от осознания сложившейся ситуации. 

Хотелось быть сильной всем назло, а не получалось. 

В детстве ей говорили, что ее восприимчивость пройдет. И врали. Ничего не прошло, все чувства как зашкаливали тогда за нормальный уровень, так и зашкаливали теперь.

Она взрослела тяжело. Детство… ее у него не было как такового. Воспоминания… дурацкое красное платье с вечными пятнами под мышками, в котором было невозможно бегать и прыгать, постоянная промывка мозгов, истерики с криками и слезами, просиживание за книгами, пока гуляют все остальные дети, почти полное отсутствие игрушек – «это для других детей»…

Дэйгун ее почти не воспитывал – всем занимался брат Мерринг, который убедил  приемного отца, что она отличается от своих сверстников.

Естественно. Одаренная. Да к тому же не человек, а аасимар – значит, способности и восприимчивость обязательно выше средних. То есть потенциально опасный и невменяемый ребенок с неуравновешенной психикой.

/…- Нейлат, почему ты опять убежала в лес?

- Это же было мое свободное время…

- Ты хочешь снова учить наизусть?

- Нет…/

Она все равно убегала. И все равно ничего не учила. И дралась с другими детьми из-за малейшего смешка или подколки, а когда ее пытались удержать или успокоить взрослые – вырывалась, кусалась и истерила. Иногда реакция была другой и она не лезла в драку, а просто плакала – только не сразу, а уже позже, дома. Брат Мерринг очень часто разговаривал с ней на эту тему, спрашивал, почему она так резко на все реагирует, убеждал в том, что это неправильно, пытался войти в доверие – только безрезультатно. Нейлат его попросту боялась, потому что даже в пять лет чувствовала, что с ним что-то не то. У него было просто что-то не в порядке с душой, как и у отца. А она это чувствовала и боялась.

Страх… чувство, которое преследовало ее все детство.

Ее считали ненормальной. Единственно, с кем она более-менее сошлась – так это с Эмми и Бивилом. Те были такими же изгоями среди остальных детей. Они трое постоянно гуляли по топям или по лесу вокруг деревни, потом Эмми это запретил Тармас, а Бивилу – его мать и приходилось уходить одной. Нейлат могла сбежать из дома на два дня, три дня – пусть потом ее каждый раз ругали.

Хотя… возможно, лучше бы она на самом деле никуда не ходила.

Потому что эти прогулки по болотам и лесу окончились тем, что ее изнасиловали пять лет назад.

Нейлат никогда не рассказывала об этом ни отцу – ни кому-либо другому – как ее до полумертвого состояния драли во все щели трое обычных преступников, которые неизвестно что забыли в топях. Она почти ничего не помнила из произошедшего – само осознание всей унизительности того, что произошло, пришло чуть позже. Запомнился только дикий страх от того, что с ней делают что-то ненормальное и боль.

Отец тогда сделал вид, что не заметил ни синяков на лице, ни следов от пальцев на горле.

После этого она вообще отдалилась ото всех. Доверять кому-либо перестала, все время держалась в стороне – боялась, что втайне все смеются над ней - над тем, что с ней случилось и над ее ненормальной эмоциональностью. И если бы не Касавир, то она так и не стала бы такой, какая сейчас есть. Потому что вместе с ним в ее жизни почти впервые появился человек, которого она не боялась и не дичилась. 

Мысли оборвал звук шагов. Нейлат обернулась. Касавир сел рядом, мягко опустил ладонь на плечо.

- Ты как?

«Не знаю. Вроде бы полегче».

Он накинул ей на плечи свой плащ – угольно-черный, из тяжелой теплой ткани.

Нейлат мимоходом еще раз отметила то, что уже увидела давным-давно – паладин всегда носил только черное. Неизменно. Даже при жаре.

«Просто беспокоился за тебя».

«Не любишь отпускать меня одну?»

«Извини».

Нейлат невесело улыбнулась и легла, положив голову Касавиру на колени.

Он стал осторожно гладить ее по голове, по спине, как будто пытался успокоить. А потом расплел косу и начал мягко перебирать пальцами волосы.

«Красивые они у тебя…»

Она опять улыбнулась. В этот раз - устало.

«Ты плакала?»

«Ну… да. Я… просто во всем запуталась…»

«Ты расстроилась из-за проигрыша».

«Наверное… просто я не понимаю, как и что должна была делать, чтобы выиграть… я ведь оправдываю себя тем, что заболела… тем, что Сэнд не так построил речь… а ведь виновата только я… сама не понимала, что делала и во что лезла».

Глаза опять защипало. Пришлось прикусить губу, чтобы не давать течь слезам. Физическая боль от душевной, как ни странно, помогает.

Касавир продолжал гладить ее по голове – тяжелой, жесткой ладонью.

«Не надо. Я завтра убью Лорна, и все будет нормально».

Нейлат села и обняла паладина, положив голову ему на плечо. Потерлась кончиком носа о шею – кожа пахла странной смесью запахов металла, чистоты, кофе и карамели. Теплый такой запах, горьковатый.

«И все-таки я ничего не понимаю. Особенно себя. Я себя чувствую абсолютно убитой, не понимаю, что с этим делать и не понимаю, почему оно… вот так».

Касавир мягко поднял голову Нейлат за подбородок. Заглянул в глаза.

«Что ты не понимаешь?»

«Все».

«Это не ответ. Тебе больно из-за проигрыша, так?»

«Да…»

«И ты чувствуешь себя из-за этого слабой».

«Да…»

«Ней.  Ты сейчас не можешь говорить – это факт. Воздействовать на сознание Торио ты не могла – это факт. Сэнд взял на себя защиту – это тоже факт. Защитить он тебя, фактически, не смог».

«И все равно я сама виновата. Я… я не могу все валить на обстоятельства, получается, что я просто себя оправдываю. Свою… слабость».

Касавир вздохнул и обнял ее.

«Тебя не отправят в Лускан».

«Да…»

«Ну и успокойся – это и было изначальной целью, а она достигнута. Поэтому нечего плакать и так убиваться».

Похоже, сказанное им дало нехилую трещину в логике Нейлат. Аасимарка секунды три сидела в ступоре, а потом потерлась лбом о плечо паладина, как кошка.

«Не знаю…»

«Знаешь».

«Ну… может быть, ты и прав…»

«Вот видишь».

Утро…

Воздух облачком вырывается изо рта, блеклая трава и подгнившие коричневые листья искрятся под хилыми солнечными лучами – сплошь покрыты крохотными кристалликами инея. И непривычно холодно. Земля под ногами – уже мерзлая и жесткая, грязь превратилась за ночь в твердую серую корку.

Нейлат сидела на низкой лавке возле одного из спусков к арене, завернувшись в плащ и вдумчиво выковыривая пучок травы из застывшей грязи носком сапога. Касавир стоял рядом.

Он так и просидел с ней до утра. Голова все еще слегка болела, температура тоже оставалась, но так плохо, как вчера, уже не было. Видимо, Касавир, пока она спала, все-таки немного подлечил ее, а это значит, что через пару дней болезнь должна почти пройти.

С неба начали падать снежинки – мелкие-мелкие белые звездочки – такие даже до земли долететь не успеют, уже в воздухе растают. Касавир вытянул вперед руку – несколько упали на черную кожу перчатки и тут же превратились в капельки воды.

- Первый снег… - он запрокинул голову, глядя в небо – серое. Несколько снежинок едва ощутимо коснулись холодком лица.

- Да… - Нейлат резко повернула к нему голову, потом перевела взгляд на кучу хвороста в самом низу спуска к арене. – Тебе… пора уже?

Молчаливый кивок в ответ. Она вздохнула.

А потом встала и – очень мягко – поцеловала Касавира в щеку.

Зачем вот только?..

«Знаю, что ты его убьешь и так, но все равно – удачи…»

Несколько секунд до боя… уже все сказано, все объявлено, все церемониальные элементы – за спиной.

Просто отойти к стене из огня, которая преграждает выход. И ждать, когда противник пойдет на него.

А еще - попытаться отгородиться и забыть об орущей толпе – размалеванные дамочки-дворянки, проститутки, священники, воры, торговцы, дети и просто люди – тут едва ли не весь город…

Первый снег…

Странно. Та же самая арена, где…

Не важно.

Глаз выцепляет в толпе на трибунах две фигуры в бело-синих одеждах. Кто-то из Ордена…

Не важно. Не смотреть и не слышать.

Он заметил, что Нейлат стоит в первом ряду – широко раскрытые глаза, пальцы напряженно сжали каменную ограду арены для поединков. Знает, что с ним ничего не произойдет, но все равно боится.

Лорн что-то прокричал с другого конца арены. Что – он не расслышал.

Можно считать, что бой начался?

Я узнал его почти сразу.

Не важно, что прошло уже два года, не важно, что мы поругались еще четырнадцать лет назад, но я его узнал.

Моя боль и задушенный внутренний голос.

/...- Ты не имеешь никакого права судить о тех, кто над нами! А я не могу доказывать идиотам что они идиоты.

- Ты слабак… отец, - у Касавира это слово выглядит как плевок в лицо. – И прекрасно знаешь об этом сам. Как и то, что тобой командуют трупы. Ты знаешь, что загоняешь свою душу в могилу – и именно поэтому пытаешься повесить мне на шею очередную придворную шлюху, думая, что если у меня будет семья, то я остепенюсь, успокоюсь и стану так же гнить в пустоте, как вы все. И не можешь видеть, как я плюю на все то, что ты не можешь преодолеть до сих пор.

- Касавир, замолчи! И не смей так говорить о…

- Смею.

- Ты не понимаешь всей опасности, не понимаешь, что за сила тебе дана… то, что было сделано – это только ради тебя! И ради твоей же безопасности! Ты сам не понимаешь, что сейчас говоришь! Ты же…

- Паду во Тьму?

Устало:

- Ты не понимаешь…

- Чего? Что ты заставляешь меня предать самого себя?

- Прекрати!

- Нет. Я знаю, что сейчас бью по самому больному. И по тому, что ты считаешь неприкосновенным – по твоей слабости.

- Замолчи!!! Да, я… я не могу сражаться. Это невозможно – идти против системы, все равно ничего не добьешься.

- Возможно.

- Это ты сейчас так говоришь. Потом станешь старше и одумаешься.

- Нет. Я говорю сейчас, и буду говорить потом. Твоя душа теперь замолчала – и замолчала навсегда, потому что ты же ее и убил. И поэтому тебе больно, когда я начинаю говорить. И именно из-за этого ты сейчас кричишь на меня. А я не замолчу.

- Хватит! Ты…

- Что? Я такой, какой есть и ты со мной ничего уже не сделаешь. И ты – со своей вселенской мудростью и философией добра – мне уже не нужен, отец, - слово – опять как плевок в лицо. Мальчишка в открытую над ним издевался.

- Ты… великий Тир, почему я этого до сих пор ничего не видел… ты чудовище, а не сын. Выродок.

- Потому что я посягаю на твою слабость. И презираю тебя за нее, невзирая на кровную связь, которая – теперь – для меня ничего не значит…/

Я… я тебя ненавижу, сын. Наверное. За то, что ты просто нашел в себе силы сказать – уходи, ты мне не нужен.

А Касавир все так же – как танцует, не дерется. Движения – плавные, изящные, стали еще красивее – грация кошки. На поединок хочется смотреть почти бесконечно – завораживает.

Вот он вывел противника на обманный верхний, вот вывел меч в горизонтальный удар – не достал, разорвал дистанцию, быстрым, очень плавным движением зашел сбоку, атаковал колющими…

/…танец пламени в горячих углях…/

С драками у Касавира никогда не было проблем – уж что-то, а убивать сыночек научился почти в совершенстве.

Но…

Он вздрогнул, когда увидел, к какому способу прибег сын в драке. С рук Касавира стали с треском срываться струйки молний – голубоватые, яркие, освещавшие почти всю арену ровным электрическим светом. Кто-то рядом ахнул.

В Ордене этот прием был запрещенным. Откуда Касавир о нем умудрился узнать – даже в голову не приходило. Если только кто-то рассказал – что маловероятно. Или – что еще маловероятнее – додумался сам.

А еще вокруг паладина (или – теперь уже нет?) – как облачко – сгустилось… что-то. Как будто само пространство проваливалось и искажалось. И из него лезли тонкие черные нити.

Тьма.

Но… я не могу ненавидеть. Не имею права. Но я обязан – спасти тебя от самого себя. От Тьмы, которая в твоей душе. И той силы, которую ты в себе носишь.

И я это сделаю. Это мой долг – уничтожить – или вернуть на истинный путь – такого отступника, как ты.

Он всадил в грудь Лорну ненормальную – и очень сильную, практически смертельную  смесь из молний и ментального удара. Того отбросило метров на пять назад. На доспехах осталась вмятина.

Касавир подошел к распростертому на земле телу. Лорн еще дышал.

Хрипло:

- Добивай… если хватит духу…

Паладин только покачал головой.

Неа. Не добьет. Пусть мучается. За ту боль, которую принесла резня в Эмбере его…  почти что сестре. Нейлат.

- Нет.

Смех – пополам с кровавыми пузырями изо рта.

- Милосердие паладина?

В ответ – смешок.

- Нет. Живи. Сколько сможешь. И пока умираешь – оплачивай своей болью ту, которую ты принес Нейлат.

Касавир безразлично отвернулся и ушел с арены, не дожидаясь объявления об исходе боя, который и так был ясен. Лорн… пусть умирает. И пусть мучается. Какая разница…